Адаптированный текст семинара, проведенного в Институте Будущего человечества (FHI) Оксфордского Университета, и Конференции Счастья проведенной Charity International в 2007 году.

ПОДКАСТ
скачать (15.3 Мб)
время записи 34 минуты

АБОЛИЦИОНИСТСКИЙ ПРОЕКТ

ВВЕДЕНИЕ

Данная лекция посвящена страданию и методам избавления от него.
По моим прогнозам, нам удастся уничтожить страдание во всем мире.
Наши потомки будут наслаждаться оттенками благополучия, запрограммированными на генетическом уровне, богатство которых превзойдет наиболее яркие ощущения из доступных нам сейчас.

Для начала, я хочу кратко объяснить, почему уничтожение биологических основ любых неприятных ощущений, включая психологическую и физическую боль, технически осуществимо.
После чего, я приведу свои аргументы в защиту моральной необходимости аболиционистского проекта, которая не ограничена приверженностью индивидуума к той или иной форме этического утилитаризма.
И, наконец, я попытаюсь доказать, что биотехнологическая революция приведет к тому, что в конце концов, страдание будет уничтожено, хотя и не так скоро, как хотелось бы.

1: НАСКОЛЬКО ЭТО ТЕХНИЧЕСКИ ОСУЩЕСТВИМО?

Увы, что точно не сможет избавить нас от страданий, по крайней мере, в одиночку, так это социально-экономические реформы, ускоренный экономический рост или технический прогресс в традиционном значении этого термина, так же как и любая другая панацея, традиционно прописываемая от мировых проблем. Усилия по улучшению внешней среды достойны восхищения и весьма важны, но такие изменения не способны перенастроить наше "гедоническое колесо", расширив генетические пределы. Исследования, проведенные с участием близнецов, подтвердили, что существует (частично) наследуемый заданный уровень благополучия или его отсутствия, в пределах которого все мы колеблемся на протяжении своей жизни. Этот заданный уровень отличается от одного индивидуума к другому. (Существует возможность снизить наш заданный уровень счастья путем причинения продолжительного неконтролируемого стресса, однако, даже эта перенастройка происходит сложнее, чем можно предположить: статистика по самоубийствам обычно снижается в военное время, а по данным одного исследования¹, через шесть месяцев после несчастного случая, в результате которого жертва страдает полным параличом, она обычно не более и не менее несчастна, чем до происшествия). К сожалению, попытки построения идеального общества не в состоянии преодолеть этот биологический потолок, о какой бы утопии ни шла речь, будь то мечты левых или правых, сторонников свободного рынка или социалистов, религиозных людей или атеистов, поклонников высоких технологий будущего или любителей возделывания собственного сада. Даже если абсолютно всё, о чем мечтают традиционные футуристы: вечная молодость, неограниченное материальное благосостояние, свобода изменять строение своего тела, сверхразум, виртуальная реальность с полным погружением, молекулярные нанотехнологии и так далее, будет создано, нет никаких оснований полагать, что при отсутствии обогащения возможностей нервных путей, отвечающих за удовольствие, наше субъективное качество жизни, в среднем, значительно превзойдет таковое нашего далекого предка, кормившего себя охотой и собирательством, или современного нам папуаса из Новой Гвинеи. В отсутствие результатов подробных исследований мозговой деятельности, данное заявление непросто доказать, однако объективные показатели уровня психологического стресса, например, статистика по количеству самоубийств, его подтверждают. Неусовершенствованные люди по-прежнему будут становиться жертвами всего спектра дарвиновских эмоций, от тяжелейших страданий до легких разочарований и неудовлетворенности: грусти, беспокойства, зависти, экзистенциальной тревоги. Биологическая составляющая этих эмоций является частью "человеческой натуры". Субъективно неприятные состояния сознания существуют потому, что они были генетически адаптивны. Каждая из наших базовых эмоций обладала особой сигнальной функцией в нашем эволюционном прошлом: они способствовали стимулированию моделей поведения, которые повышали совокупную приспособленность наших генов к среде обитания наших предков.

Итак, если изменение нашего окружения, в принципе не способно уничтожить страдание и дискомфорт, что же может сработать?

Вот три сценария, в порядке увеличения социологической вероятности их реализации:

a) токовая стимуляция
b) совершенные дизайнерские наркотики
c) генная инженерия и, на чем я хочу сфокусировать особое внимание, грядущая репродуктивная революция в форме технологии дизайна детей.

a) Напомним, что токовая стимуляция – это прямое воздействие на центры удовольствия головного мозга с помощью имплантированных электродов. Внутричерепная самостимуляция не приводит к психологической или субъективной толерантности, иными словами, она производит такой же блаженный эффект через два дня, как и через две минуты. Токовая стимуляция не наносит вреда окружающим; её экологический след очень мал; она снимает психологическую и физическую боль и унижает человеческое достоинство значительно меньше, чем занятие сексом, что впрочем спорно. Надо признать, что идея токовой стимуляции на протяжении всей жизни, выглядит привлекательно лишь для небольшой группы людей, страдающих тяжелыми формами депрессии. Однако каковы технические аргументы против её введения?

Что ж, токовая стимуляция не является стабильным решением с эволюционной точки зрения: против её широкого применения выступает давление отбора. Токовая стимуляция не способствует развитию родительского поведения: токовые наркоманы, будь они людьми или животными, не желают воспитывать маленьких токовых наркоманов. Всеобщее, блаженство без разбора в облике токовой стимуляции или её эквивалентов, по крайней мере, при глобальном внедрении, быстро положило бы конец эксперименту под названием "человечество". Прямая нейростимуляция центров удовольствия нарушает информационную восприимчивость к раздражителям среды. Так что, при условии, что мы хотим быть умными, и даже стать ещё умнее, у нас есть выбор. Разумные действующие индивидуумы могут обладать мотивационной структурой, основанной на оттенках внутреннего неблагополучия, что в наши дни является характеристикой людей, страдающих от депрессии на протяжении всей жизни. Либо они могут переживать типичную смесь удовольствий и огорчений, которые у нас есть сейчас. Либо в качестве альтернативы мы можем использовать информационную экономику разума, целиком основанную на (адаптивных) оттенках мозгового блаженства; и лично я выступаю именно за это.

Вообще-то, отказ от токовой стимуляции может быть чересчур поспешным решением. В отдаленном будущем, нельзя исключить возможность перекладывания всего неприятного или приземленного на плечи неорганических суперкомпьютеров, протезов и роботов, в то время как человечество будет наслаждаться всеобщим оргазмическим блаженством. Ну, или возможно не оргазмическим блаженством, а каким-либо другим спектром идеальный состояний, улучшить который просто невозможно. Однако это спекулятивное рассуждение. К чему бы мы, в конце концов, ни стремились, на мой взгляд, было бы разумнее ставить себе целью достижение и сверхсчастья и сверхразума одновременно; по крайней мере, до тех пор, пока мы не научимся понимать и предвидеть все последствия своих действий. Максимизирование сверхсчастья не обладает моральной срочностью, по крайней мере, не в такой степени, как уничтожение страдания.

[Следует упомянуть, что вариант перекладывания неприятных обязанностей предполагает, что неорганические компьютеры, протезы и роботы не испытывают субъективной заметной боли или, по крайней мере, не нуждаются в этом, даже если их функциональная архитектура позволяет избегать или реагировать на вредоносные воздействия. Отсутствие страдания в современных компьютерах - вопрос относительно бесспорный: выключение вашего компьютера не имеет этических последствий, а кремниевого робота можно запрограммировать таким образом, чтобы он избегал едких кислот, при этом не испытывая агонии в случае получения повреждений. Вообще, возможность создания вычислительных систем на основе классической архитектуры фон Неймана, обладающих каким-либо сознанием, вопрос весьма спорный. Я отношусь к этому скептически; так или иначе, это не влияет на вариант перекладывания неприятных обязанностей, если не считать, что субъективная текстура страдания необходима для функционирования любой системы, способной избегать вредоносного воздействия извне.]

b) Вторым техническим решением полного уничтожения страдания являются футуристические дизайнерские наркотики. Появится ли в век развитой пост-геномной медицины, рациональная возможность разработать действительно идеальные наркотики, которые обеспечат всеобъемлющее благополучие на протяжении всей жизни, без неприемлемых побочных эффектов? "Идеальные наркотики", о чем же идет речь? Такие препараты в принципе способны обеспечить мозговое, чувственное, эстетическое и вероятно духовное благополучие, а не просто доставлять гедонистическое наслаждение в обычном одномерном и аморальном смысле этого слова.
Здесь речь не ведется об эйфориантах, принимаемых для развлечения, которые просто активируют негативный механизм обратной связи мозга; или о поверхностном опийно-одурманенном счастье героев книги Хаксли "О дивный новый мир"; так же нас не интересуют препараты вызывающие маниакальную эйфорию, с неконтролируемым возбуждением, утратой способности к критическому анализу, чувством грандиозности и полетом мыслей. Можем ли мы создать чудо-препараты, обеспечивающие полное благополучие на регулярной основе, которые бы перенастроили гедоническое колесо, и гарантировали высокий уровень жизни для каждого?

Многие люди напрягаются при слове "наркотики", что и не удивительно, учитывая вредоносные наркотики современных улиц и их медицинские аналоги, не вселяющие оптимизма. При этом даже академики и признанные интеллектуалы нашего общества обычно употребляют отупляющий прото-наркотик - этиловый спирт. Если социально приемлемо принимать наркотик, который делает вас временно счастливым и глупым, почему бы не разработать наркотики, которые сделают людей постоянно счастливыми и более умными? Вероятно, в целях ограничения потенциала злоупотребления, имеет смысл сделать идеальный наркотик похожим (в одном ограниченном, но важном смысле) на никотин, в случае с которым, мозг курильщика превосходно регулирует оптимальный уровень, что предотвращает неконтролируемое увеличение дозы.

Разумеется, на пути к решению через наркотики присутствует множество разнообразных ловушек. Я полагаю, что технически, их можно избежать, однако в данный момент, я не хочу подробно на этом останавливаться. Впрочем, проблема глубже, чем кажется. Если бы существующее естественное состояние сознания, завещанное нам эволюцией, не обладало фундаментальными пороками, или, по крайней мере, фундаментальной неадекватностью, в нас бы не было такого желания изменить его. Даже если ничего неприятного не происходит, повседневные ощущения являются заурядными по сравнению с тем, что можно назвать пиковыми переживаниями. Предположительно, обычное повседневное сознание способствовало повышению адаптивности, в том смысле, что помогало нашим генам оставить больше своих копий на просторах африканской саванны; но почему мы должны навсегда оставлять его нашим состоянием по умолчанию? Почему бы не изменить человеческую природу, буквально отладив наш генетический код?

И снова, отказ от фармакологических решений может быть излишне поспешным. Вероятно совершенные дизайнерские наркотики всегда могут быть полезны для сверхтонкого и легко обратимого контроля сознания; и я считаю, что они станут важнейшим инструментом исследования его необычных состояний. Но разве не было бы лучше, если бы мы все рождались с генетической предрасположенностью к психологическому сверхздоровью, вместо того, чтобы нуждаться в постоянном самолечении? Ведь даже самые страстные сторонники аболиционизма не предлагают с рождения кормить всех детей комплексом наркотических препаратов, а потом принимать их на протяжении всей жизни.

c) Итак, в-третьих, имеется генетическое решение, включающее терапию как на соматическом уровне, так и на уровне половых клеток.
В качестве контекста, я хотел бы отметить, что в наши дни существует определенная категория людей, постоянно страдающих от депрессии или дистимии, хотя и разной степени интенсивности. Исследования с участием однояйцовых и двуяйцовых близнецов, подтверждают, что в значительной мере депрессия может быть обусловлена генетической программой. И напротив, существуют люди, оптимизм которых заложен в их характере. Кроме оптимистов, есть очень небольшая группа людей, которых психиатрия называет гипертимиками. Гипертимики не страдают маниями или биполярностью, но по современным стандартам, они всегда чрезмерно счастливы, хотя и в разной степени. Гипертимики "адекватно" и адаптивно реагируют на среду обитания. Более того, их характеризует энергичность, продуктивность и креативность. Даже когда они испытывают блаженство, оно не затмевает их разум.

Что если мы, как единая цивилизация, решим стать генетическими гипертимиками и обрести систему мотивации, основанную исключительно на адаптивных оттенках благополучия? Используя более радикальный подход, когда мы сумеем понять генетическую основу гедонического тонуса, почему бы нам не добавить несколько дополнительных копий генных/аллельных комбинаций и их регуляторных промоторов, способствующих возникновению гипертимии, не разрушая гомеостаз и гедоническое колесо, но поднимая наш гедонический заданный уровень значительно выше?

Здесь есть три момента:
Первое. Такая генетическая перенастройка, на первый взгляд, может содержать другой тип однообразия; но стоит помнить, что более счастливые люди, в особенности люди с повышенным уровнем дофамина, обычно реагируют на большее количество внешних воздействий, которые потенциально приносят удовлетворение и доставляют удовольствие, чем те, кто страдает депрессией: они более склонны к исследовательскому поведению. Это снижает вероятность того, что улучшенные индивидуумы и постчеловеческое общество в целом, будут следовать по не лучшей колее.

Второе. Идея всеобщей гипертимии звучит как гигантский эксперимент, и в определенном смысле, так оно и есть. Однако вся система полового воспроизводства это эксперимент. Мы тасуем наши гены, играем на генетической рулетке и в генетические игральные кости. Большую часть из нас передергивает от слова "евгеника", но это именно то, чем мы фактически грубо и непрофессионально занимаемся при выборе потенциальных партнеров. Различие состоит в том, что в ближайшие несколько десятилетий потенциальные родители получат возможность действовать всё более и более рационально и ответственно, принимая решения о воспроизводстве. Диагностика до внедрения зародыша станет обычным делом; искусственные матки освободят нас от ограничений обычного метода воспроизводства; начнется революция в репродуктивной медицине и в конечном итоге она заменит собой старую лотерею Дарвина. Вопрос не в том, грядет ли репродуктивная революция, а скорее в том, какое существо и какое сознание для него мы хотим создать?

Третье. Не станет ли эта репродуктивная революция прерогативой богатых элит Запада? Вероятно, долго это не продлится. Сравните краткую отсрочку между появлением, скажем, мобильных телефонов и их внедрением по всему миру, с 50 летней задержкой между возникновением и всемирным внедрением радио или 20 летней задержкой между созданием и всеобщим распространением телевидения. Период времени между возникновением и глобальным распространением новых технологий быстро сокращается. А вместе с ним сокращается и цена.

Так или иначе, одним из преимуществ генетической перенастройки гедонического колеса, перед полным его уничтожением, по крайней мере, в обозримом будущем, является то, что функциональные аналоги боли, беспокойства, вины и даже депрессии могут быть сохранены без переживания этих неприятных сырых ощущений в той форме, в которой они известны нам сейчас. Мы можем сохранить функциональные аналоги неудовлетворенности, которая по спорному мнению является двигателем прогресса, и не утратить способность к восприятию и критическому анализу, как жертвы маниакальной эйфории. Даже если гедониический тонус значительно увеличен, и наши центры удовольствия физически и функционально усилены, в принципе, несмотря на это, можно сохранить большую часть нашей текущей архитектуры предпочтений. Если вы предпочитаете Моцарта Бетховену, а философию игре в крестики-нолики, вы по прежнему сможете сохранить эти предпочтения, даже если ваш гедониический тонус неимоверно усилен.

По моему личному мнению, было бы лучше, если бы мы радикально изменили нашу архитектуру предпочтений и стремились к, прошу прощения за жаргон, "реэнцифализации эмоции". Эволюция, посредством естественного отбора, наделила нас предрасположенностью к образованию различных наборов дисфункциональных предпочтений, которые, ради наших генов, вредят как нам самим, так и окружающим. Вспомним Чингиз-хана: "Величайшее счастье - побеждать своих врагов, гнать их перед собой, видеть их города сожженными дотла, видеть, как любящие их заливаются слезами, и забирать себе их жен и дочерей".

Впрочем, говорят в академической сфере не всё так печально, но даже в университетах присутствуют определенные формы изысканной дикости, такие, как конкуренция за некий статус или ритуалы доминирования альфа-самца: игра с нулевой суммой и большим количеством проигравших. Слишком многие из наших предпочтений отражают отталкивающие манеры поведения и умонастроения, которые были генетически адаптивны в среде обитания наших далеких предков. Вместо этого, не лучше ли было бы переписать наш собственный испорченный код? Здесь я концентрировал внимание на генетическом усовершенствовании гедонического тонуса. Однако овладение биологией эмоций означает, что мы сможем, например, усиливать нашу способность к сопереживанию, функционально усиливая зеркальные нейроны и, обеспечивая устойчивое увеличение выброса окситоцина, способствовать развитию доверия и общительности. Подобным образом, мы можем определить биохимические составляющие, например, духовности, чувства прекрасного или чувства юмора, после чего, скорректировать и "гипертрофировать" их психологический механизм. С информационно-теоретической точки зрения, важным элементом способности адаптивно, гибко, разумно реагировать на среду, является не наше положение на на гедонической шкале, а наша информационная чувствительность к переменам. И в самом деле, теоретики информации иногда просто определяют информацию, как "небезразличное различие".

Однако я хочу снова подчеркнуть, что эта реэнцифализация эмоции не является обязательной. Обеспечение благополучия всего сознательного бытия и сохранение большей части, но не всей, нашей текущей архитектуры предпочтений, технически осуществимо. Три технические возможности, о которых я рассказал: токовая стимуляция, дизайнерские наркотики и генная инженерия не являются взаимоисключающими. Являются ли они исчерпывающими? Мне не известно о каком-либо другом варианте. Некоторые трансгуманисты считают, что однажды мы все можем быть отсканированы, оцифрованы и загружены в неорганические компьютеры для перепрограммирования. Ну что же, может быть я скептик, но в любом случае, это предложение не решает проблемы страданий существующей органической жизни, если только мы не решим в едином порыве прибегнуть к, так называемой, деструктивной загрузке, сценарию, включающему тотальный холокост, который я даже не хочу сейчас рассматривать.

2: ПОЧЕМУ ЭТО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ

Предположим в течение нескольких столетий мы приобретем эту богоподобную власть над нашими эмоциями. Так же предположим, что сигнальная функция неприятного опыта может быть заменена, либо посредством перенастройки, о которой мы здесь говорили, либо, через перекладывание всего неприятного или рутинного на неорганические протезы, бионические имплантаты и неорганические компьютеры, или же, в некоторых случаях, путем полного избавления, например, от такого свойства, как зависть. Почему все мы должны быть аболиционистами?

Если речь идет о классическом утилитаристе, аболиционистский проект вполне вписывается в его мировоззрение: ведь это не что иное, как Бентам плюс биотехнология. Чтобы поддерживать уничтожение страдания не обязательно быть классическим утилитаристом, но все классические утилитаристы просто обязаны поддерживать аболиционистский проект. Бентам проповедовал путь социальных и законодательных реформ, что, в общем, замечательно; но он работал до начала эры биотехнологии и генетической медицины.

Если мы говорим о научно просветленном буддисте, аболиционистский проект так же не противоречит его убеждениям. Буддисты, единственные из представителей всех мировых религий, концентрируются на преобладании страданий в живом мире. Они могут считать, что Благородный восьмеричный путь предлагает более надежную дорогу в Нирвану, чем генная инженерия; но в целом, буддисту сложно оспаривать принципы применения биотехнологии, если она работает. Последователи буддизма концентрируются на избавлении от страданий посредством отказа от желаний, но стоит заметить, что технически этот отказ необязателен, и вероятно может привести к стагнации общества. Вместо этого, существует способ уничтожить страдание и при этом не отказываться от самых разных желаний.

С убежденными последователями ислама и иудео-христианских традиций договориться сложнее. Однако верующие утверждают, несмотря на то, что этому противоречит имеющийся опыт, что Аллах/Бог безгранично сострадателен и милосерден. Так что если простые смертные могут размышлять над благополучием всего нашего сознательного бытия, было бы богохульством утверждать, что Бог более ограничен в своей щедрости.

Более современные нам философы не являются классическими утилитаристами, буддистами или теистами. Почему, скажем, приверженец этического плюрализма должен воспринимать аболиционистский проект серьезно?
Здесь я хочу позаимствовать несколько слов у Шекспира:

"Такого нет философа на свете,
Чтобы зубную боль сносил спокойно"
"Много шума из ничего", акт пятый, сцена первая (говорит Леонато)

Когда кто-то испытывает мучительную физическую боль, он всегда шокирован тем, насколько она может быть пугающей.
Существует соблазн предположить, что чистая "психологическая" боль: одиночество, неприятие, экзистенциальная тревога, скорбь, беспокойство, депрессия, не могут быть такими же ужасными, как крайние степени физической боли, однако, причины по которым каждый год более 800 тыс. человек в мире добровольно расстаются с жизнью, в основном связаны с душевными страданиями. Дело не в том, что иное: великое искусство, дружба, социальная справедливость, чувство юмора, личное совершенствование, академическое образование и так далее, не имеют ценности, но когда мы сталкиваемся с интенсивным физическим или психологическим страданием, страдаем ли мы сами или те, кого мы любим, мы признаём, что эта сильная боль обладает высшим приоритетом и срочностью. Если вы в данный момент страдаете оттого, что прищемили палец дверью, ваш ответ кому-либо, кто предложит вам подумать о высоком, будет кратким и решительным. Если вы обезумели от несчастной любви, вам не хочется, чтобы кто-нибудь бестактно напомнил вам, что на улице стоит чудесная погода.

ОК, пока она не прекратится, чрезвычайно сильная боль или психологическое страдание настолько сильно влияет на вас и обладает таким приоритетом, что затмевает все остальные составляющие вашей жизни; а дальше? Когда страдание заканчивается, почему бы просто не продолжить жить так же, как раньше?
Вообще естественная наука стремится к "взгляду из неоткуда", отвлеченному божественному взгляду. Физики говорят нам о том, что никакое "здесь и сейчас" не обладает приоритетом над любым другим; все они абсолютно равны. Чтобы соответствовать такому взгляду на вещи, наука и технология вскоре дадут нам возможности, сопоставимые с божественной властью над всем живым миром. Я настаиваю, что если какое-либо чувствующее живое существо испытывает страдание подобное нашему, это требует действия, столь же решительного и поспешного, как если бы речь шла о нашей собственной боли или боли любимого нами существа. Приобретающий власть становится соучастником. Божественные силы приносят с собой божественные обязанности. Таким образом, существование страдания, например, двести лет назад, вероятно было по настоящему ужасным, но я не вполне уверен, что такое страдание можно корректно назвать "аморальным" - поскольку в то время мало что можно было сделать, чтобы от него избавиться. Однако, благодаря биотехнологии, теперь это зависит, или скоро будет зависеть, от нас. В ближайшие несколько столетий, любое страдание перестанет быть обязательным.

Если вы не являетесь классическим этическим утилитаристом, преимущество пути перенастройки гедонического колеса, по сравнению с простым стремлением к максимизированному счастью, состоит в том, что вы, по крайней мере, сохраните в себе узнаваемого потомка имеющейся у нас архитектуры предпочтений. Перенастройка гедонического колеса может быть приведена в соответствие с вашей текущей системой ценностей. Благодаря этому, даже сторонник "утилитаризма предпочтений", хотя это название и представляется мне некорректным, может примкнуть к нам. И в самом деле, контроль над эмоциями означает, что вы сможете следовать к имеющимся у вас жизненным целям более эффективно.
А как же функция закалки характера, которую приписывают страданию? "Всё, что меня не убивает, делает меня сильнее", - сказал Ницше. Это опасение представляется неуместным. При прочих равных условиях, повышенный гедонический тонус усиливает мотивацию, повышая нашу психологическую прочность. И напротив, подавленное настроение на протяжении долгого периода времени, ведет к синдрому привычной беспомощности и поведенческого отчаяния.

Я не остановился конкретно на ценностях нигилиста - субъективиста или этического скептика, утверждающего, что все ценности являются спорными, и что невозможно логически отделить "должно быть" от "есть".
Ну, предположим, что я испытываю жуткую боль из-за того, что моя рука касается раскаленной плиты. Эта боль по существу является мотиватором, даже если мое убеждение в том, что я должен убрать руку не соответствует формальным канонам логических выводов. Если серьезно воспринимать научную картину мира, то категории здесь и сейчас или я не имеют никаких особых онтологических характеристик; эгоцентричная иллюзия - всего лишь обман перспективы созданной "эгоистичной" ДНК. Если для меня неправильно испытывать боль, то это неправильно для всех и повсюду.

3: ПОЧЕМУ ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ

ОК, это технически осуществимо. Мир без страданий был бы прекрасен, а полноценное проектирование рая, ещё лучше. Но опять же, что дальше? Технически осуществим и проект возведения тесячеметрового куба из сыра чеддер. Почему же мир без боли возникнет? Может быть это не более чем беспочвенные мечтания? Может быть, мы решим навсегда сохранить биологию страдания².

Здесь имеется следующий контраргумент: нравится нам аболиционистский проект или нет, мы все движемся к репродуктивной революции дизайна детей. Будущие родители вскоре будут выбирать характеристики своих будущих детей. Мы находимся на грани постдарвиновского Перехода, не в том смысле, что давление отбора будет хоть сколько-нибудь слабее, но в том, что эволюция больше не будет "слепой" и "случайной": естественный отбор уступит трон неестественному. Мы будем определять генетическую конструкцию своих будущих отпрысков, выбирая и разрабатывая аллели и аллельные комбинации в предвосхищении их результатов. Давление отбора будет направлено против опасных аллелей или аллельных комбинаций, который были адаптивны в среде обитания наших предков.

К сожалению, это не очень строгий аргумент, но представьте, что вы выбираете генетические установки для настроения: их заданный гедонический уровень для ваших будущих детей. Какие параметры вы бы выбрали? Возможно, вас и не заинтересуют оттенки вечного сверхсчастья, но подавляющее большинство родителей, наверняка захочет счастливых детей. Начнем с того, что их гораздо приятнее воспитывать. Большинство родителей в большинстве культур, утверждают, и я думаю искренне, что они желают своим детям счастья. Возможно, стоит отнестись скептически к заявлениям о том, что счастье это единственное, чего они желают для своих детей; многие родители очень амбициозны. Но при прочих равных условиях, счастье говорит об успехе, что возможно является первоначальной эволюционной причиной того, что мы ценим счастье наших детей, как свое собственное.

Разумеется, аргумент о выборе родителей не является главным. Что так же немаловажно, не вполне ясно, сколько ещё поколений свободных репродуктивных решений лежит перед нами, прежде чем внедрение радикальных технологий против старения приведет к постепенному усилению общественного контроля над нашими репродуктивными решениями; ведь население из квази-безсмертных нестареющих людей не может бесконечно увеличиваться внутри конечного пространства. Но даже если централизованный контроль над репродуктивными решениями станет нормой и само деторождение будет редкостью, давление отбора на примитивные дарвиновские генотипы, вероятно, будет высоким. Поэтому непросто представить себе какие социальные образования будущего на самом деле позволят предумышленное создание какой-либо предрасположенности к депрессивным или паническим расстройствам или даже "нормальным" патологиям неусовершенствованного сознания.

Животный мир

До сих пор я концентрировался в основном на страданиях лишь одного вида. Такое сужение рамок аболиционистского проекта является весьма ограниченным, но, увы, наша антропоцентрическая предвзятость имеет глубокие корни. Охота, убийство и эксплуатация членов других видов повышали совокупную приспособленность наших генов в среде обитания предков. (В этом мы ближе к шимпанзе, чем к бонобо). Так что в отличие, например, от табу инцеста, в нас отсутствует врожденная предрасположенность оценивать, скажем, охоту или эксплуатацию животных как нечто неправильное. Мы читали о том, что попугай Айрин Пепперберг, последний наш общий предок с которым жил несколько сотен миллионов лет назад, обладал умственным развитием трехлетнего ребенка. Но такой, с позволения сказать спорт, как стрельба в птиц для развлечения, по-прежнему не запрещен законом. Если бы такие спортсмены стреляли для развлечения в детей и младенцев нашего собственного вида, их бы сочли преступными социопатами и упрятали за решетку.

Вот ведь какой контраст: на главных страницах газет мы часто читаем об ужасных случаях жестокого обращения и пренебрежения к детям, похищенных младенцах или брошенных на произвол судьбы сиротах из Румынии. Больше всего, мы ненавидим тех, кто жестоко обращается с детьми или убивает их. При этом мы постоянно оплачиваем промышленные массовые убийства других живых чувствующих существ, для того, чтобы съесть их. Мы едим мясо, несмотря на то, что у нас есть множество свидетельств того, что функционально, эмоционально, интеллектуально и, что самое важное, в их способности страдать, животные, не принадлежащие к человеческому виду, которых мы выращиваем на убой, не отличаются от человеческих детей.

С воображаемой божественной точки зрения, я считаю, что мы морально обязаны переживать из-за насилия в отношении функционально равных людям животных, в той же мере, что и в отношении членов нашего собственного вида, то есть реагировать на убийство свиньи и дурное с ней обращение так же, как на убийство младенца и дурное обращение с ним. Это идет вразрез с нашими человеческими моральными установками, однако нашим моральным установкам просто нельзя доверять. Они отражают нашу антропоцентристскую предвзятость, что не только является моральной ограниченностью, но так же ограничивает интеллект и восприятие. Я не говорю, что между людьми и животными нет различий, так же как не утверждаю, будто их нет между черными и белыми, свободными людьми и рабами, мужчинами и женщинами, евреями и гоями, геями и гетеросексуалами. Вопрос скорее стоит иначе: являются ли они морально значимыми различиями? Это важно потому, что концентрация внимания на реальных, но не имеющих морального значения различиях между живыми чувствующими существами, может привести к катастрофическим, с моральной точки зрения, последствиям. (Например, вспомним, как Аристотель защищал рабство. Как он мог быть настолько слеп?) Наши моральные установки отравлены генетическим своекорыстием, они не были созданы для того, чтобы смотреть беспристрастными глазами Бога. Однако, растущая разумность приводит к увеличению способности восприятия в области сопереживания-эмпатии, и потенциально, увеличению зоны сострадания. Возможно, наши сверхразумные и сверхсострадательные потомки будут видеть грубое обращение с животными таким же образом, как мы рассматриваем грубое обращение с ребенком: как ужасное извращение.

Так или иначе, наверняка ведь мы не прекратим есть друг друга? Наша своекорыстная предвзятость слишком сильна. Мы слишком любим вкус мяса. Разве идея о глобальном распространении веганской диеты не просто утопическая мечта?
Вероятно это так. Однако появление в ближайшие десятилетия генетически выращенного искусственного мяса означает, что мы сможем наслаждаться "мясным продуктом", который по вкусу будет гораздо лучше, чем всё, что можно купить сейчас, и при этом, не связан с убийством и жестокостью. В качестве дегустации мясных продуктов будущего в июне 2007 года на семинаре в Норвежском университете биологических наук был проведен Консорциум по мясу из пробирки. Что важно, выращивание мяса из отдельных генетически созданных клеток, скорее всего, обладает бесконечной масштабируемостью: потенциально, его массовое потребление на уровне всего мира дешевле, чем использование традиционных животных, не принадлежащих к человеческому виду. Таким образом, при условии, что в обозримом будущем мы сохраним денежные отношения и рыночную экономику - дешевое и вкуснейшее искусственное мясо, вероятно, вытеснит промышленное выращивание и массовое убийство братьев наших меньших.

Разумеется, можно сомневаться в том, что большинство людей захочет есть мясные деликатесы из пробирки, даже если они будет дешевле и вкуснее плоти забитых животных.
Но если искусственное мясо будет верно позиционировано на рынке, то так оно и будет. Ведь если мы обнаружим, что нам больше нравится вкус искусственного мяса из пробирки, чем плоти с трупов мертвых животных, моральные аргументы за следование диете не связанной с жестокостью, вероятно, будут казаться более убедительными, чем сейчас.

Однако даже если мы придем к глобальному веганству, ужасающая жестокость, без сомнения, останется в живой природе. Документальные фильмы о дикой природе не позволяют нам взглянуть на живой мир без розовых очков: телевидению не выгодно показывать в течение получаса как животное, не принадлежащее к человеческому виду, умирает от жажды и голода или то, как хищник медленно душит жертву и поедает её. Но не можем же мы разорвать пищевые цепи? Природа жестока, однако всегда ли хищники будут оставаться необходимой защитой от демографических взрывов и мальтузианских катастроф?

Нет, это не так. Если мы захотим, мы можем использовать гормональные имплантанты для контрацепции, перепрограммировав глобальную экосистему, и переписать геном позвоночных с тем, чтобы избавить весь живой мир от страданий. Ведь животным, не принадлежащим к человеческому виду, не нужна свобода; им необходима забота. На нас лежит эта ответственность, так же как мы обязаны заботиться о человеческих детях и младенцах, пожилых людях и умственно отсталых. Вероятно, здесь мы говорим об отдаленной перспективе, но продолжающееся уничтожение естественных мест обитания свидетельствует за то, что ближе к концу этого века, всё, что останется от живой природы, это наши заповедники. Ведь мы не скармливаем перепуганных грызунов змеям в зоопарке, мы согласны, что это варварство, так неужели мы и дальше будем допускать жестокость в наших парках дикой природы, просто потому, что это "естественно"?

Последняя "удаленная" область на планете Земля, это океан. Интуиция подсказывает, что такая задача может быть чересчур сложной. Однако экспоненциальное развитие компьютерных мощностей и технологий в области нанороботов означает, что теоретически мы способны полностью перестроить и морскую экосистему. В настоящее время это невозможно, через несколько десятилетий, это будет осуществимо на уровне вычислений, но не просто, тем не менее, со временем, это станет тривиальной технической задачей. Так что вопрос лишь в том, сделаем ли мы это? Следует ли нам это делать или же лучше поддерживать дарвиновский статус-кво? Разумеется, тут мы можем лишь отвлеченно рассуждать. Однако здесь можно апеллировать к тому, что можно было бы назвать Принцип Слабой Доброжелательности. В отличие от спорного утверждения о том, что сверхразум включает сверхспособность к сопереживанию - сверхэмпатию, Принцип Слабой Доброжелательности не предполагает, что наши технологически и познавательно более развитые потомки будут сколько-нибудь более развиты морально, чем мы сейчас.

Давайте воспользуемся конкретным примером функционирования данного принципа. Если нам предложить выбор между покупкой обычных яиц с птицефабрики или деревенских яиц, где птицы живут в лучших условиях, большинство покупателей выберут деревенские. Даже если фабричные яйца на один пенс дешевле, большинство людей все равно предпочтет вариант не связанный с жестокостью. Нет, конечно, не стоит недооценивать человеческую жестокость, недоброжелательность и кровожадность, но большинство из нас обладает, по крайней мере, слабой склонностью к доброте. Если же речь заходит о какой-либо жертве, которую нельзя не принимать в расчет, например если деревенские яйца дороже на 20 пенсов, то, увы, продажи резко падают. Я хочу сказать, что если (и это важное если) жертва, на которую вынуждены пойти люди, страдающие моральным равнодушием, может стать незначительной или тривиальной, то аболиционистский проект сможет достичь самых дальних уголков живого мира.

Дэвид Пирс
(2007)

HOME
Утилитаризм
Сверхсчастье?
Разработка рая
Нанотехнология
Квантовая этика?
Конец страданиям
Фонд BLTC Research
Цитаты о страдании
Утопическая хирургия?
Декларация трансгуманиста
Гедонизм токовой стимуляции
МДМА: Утопическая фармакология
Руководство по хорошим наркотикам
Критика книги Олдоса Хаксли "О дивный новый мир"

e-mail
dave@bltc.com